Сегодня 70 лет назад

Из местной питерской автоконференции (FancyRat):
Посетили с ребенком «реконструкцию» на Итальянской улице. Ощущения остались смешанные. С одной стороны, наверное, это неплохо. В том смысле, что визуальные символы важны для восприятия. И в этом, наверное, смысл всех исторических артефактов — не создать историческую память, не сформировать впечатления, даже не напомнить, а по сути лишь «визуализировать» то, что заранее заложено в голове.
С другой — приходится признавать, что мы (даже мы, воспитанные на рассказах о блокаде, на уважении к воевавшим, на жутком ожидании новой войны, на образах врага) уже не в состоянии описать своим детям весь этот ужас.
Когда мы были детьми, мы боялись войны. Ее ужасы были не то чтобы понятны — они были не так далеки, они еще не превратились в мифы. Возможность войны была допустима — и даже детский мозг ощущал и осознавал эту допустимость.
Нынешние дети уже другие. Они радуются возможности посидеть в старом троллейбусе и потрогать военный мотоцикл. У них нет исторического контекста, нет воспоминаний, нет страхов. Наверное, это хорошо.
Надо ли им напоминать, рассказывать, учить? И если надо, то как?
Когда я была во втором, кажется, классе, мой папа организовывал нам зимний поход к военному захоронению в лесу, в нескольких километрах от города. Тема была обычная — рассказы о войне, цветы к памятнику, читали стихи. Мы жили далеко от Петербурга, и тема блокады у нас не то чтобы намеренно замалчивалась — просто была далека от нас, и потому — не так понятна. После цветов и стихов поход продолжился — мы пошли на берег озера, остановились на привал, сняли рюкзаки, все проголодались… И тут обнаружилось, что ни в одном из рюкзаков нет ни воды, ни еды — все было заранее вынуто и оставлено в школе. Мой папа и папа моего одноклассника выдали нам полбуханки черного хлеба и предложили разделить на 20 человек (та часть класса, которая была в походе). Вместо чая дали три котелка — набрать снег и растопить на костре, чтобы было что-то горячее. Без заварки и без сахара.
Было -25 градусов. Каждому досталось по 1/4 ломтика хлеба и чашка кипятка. Мы жевали хлеб, запивали кипятком и слушали о том, что хлеб надо жевать медленно и запивать маленькими глотками — тогда будет ощущение сытости. И о том, что так люди жили — на одном кусочке хлеба и кипятке — все месяцы блокады. И не просто жили — воевали.
Потом пошли домой, и когда мы уже подходили к городу, папа сказал: «Когда вы сейчас дойдете до дома, залезете в горячую ванну, поужинаете тем, что приготовили мамы, постарайтесь вспомнить размер кусочка хлеба, который вы ели в лесу. И представьте, что ничего другого нет и до завтра — не будет».
Потом — в последующих классах, на уроках истории и литературы, — нам много рассказывали о блокаде. Да и сами много читали. Но почему-то это воспоминание о том, как делили на 20 человек полбуханки хлеба в лесу, намертво врезалось в память. И потом уже на него — оттачивая чувства, обостряя представления — ложились рассказы Конецкого и Шефнера.
Так вот, к чему это все… Можно ли нынешним детям объяснить все это? И как объяснить? И надо ли?
Невероятное, дикое ощущение бессилия испытываешь, когда понимаешь, что нету у тебя слов, чтобы объяснить ребенку, что это за трамвай и троллейбус на Итальянской. Зачем мешки около окон. Для чего нужны железные «ежи».
Мы стояли около экрана у дома кино, там крутили кадры военной хроники, и ребенок сказал: «Смотри, мама, там по телевизору войну объявляют». Как объяснить, почему рядом стоявшая бабулька расплакалась, когда сказала: «Не объявляют, деточка, не объявляют, просто показывают»…